Золушка по-английски, или Размер имеет значение

А главным событием вечера был мини-спектакль Cinderella, по-нашему Золушка. И если бы не мои олимпийские успехи, я мог бы пропустить это феерическое шоу, ставшее таковым исключительно благодаря все тому же КАСТИНГУ.
Вместо того чтобы на роль Золушки выбирать самую изящную и миловидную девочку, право выйти на сцену в столь светлом образе предоставили отличнице, лучше всех знающей английский язык. Ну, поет же Монсерат Кабалье Дездемону, пусть и Настя Золушку сыграет, несмотря на далекие от идеала ноги 40-го размера и исполинский рост (Настенька еще и спортсменкой была, баскетболом занималась). Как вы понимаете, в сказке про Золушку размер все-таки имеет значение, что бы там ни говорили.
И вот на сцене Золушка, раздосадованная тем, что не попадет на бал, и прилетевшая из-за кулисы фея, которой необходимо утешить несчастное дитя, занятое отделением риса от пшенки.
А фея тоже была хороша! Она напоминала гигантскую стрекозу, страдающую ожирением в последней стадии, которая сдуру влетела в открытую форточку и тут же запуталась в давно не стиранной тюлевой занавеске. Особый колорит костюму придавали крылья, сделанные все из той же занавески, натянутой на проволоку. Они нелепо торчали сзади, почему-то на уровне еле угадывающейся талии, а вовсе не из-за плеч, как полагается любой уважающей себя фее, пусть даже без Оксфордского произношения.
Взмах волшебной палочки, и двое мальчиков, в школьной форме и с такими же нелепыми крыльями, выпорхнули на сцену и нацепили на Золушку очередную портьеру и почему-то русский кокошник. После резкого взмаха, у феи отвалились крылья, но этого почти никто не заметил. С реквизитом родительский комитет явно подкачал.
Вот только обуви нашей юной героине никто не вынес. И пришлось ей ехать на бал в мыльницах, то есть в резиновых тапочках, которые считались писком моды в далеком 90-м году. И, как выяснилось позднее, тапочки эти слишком сильно отличались от хрустальных башмачков, и даже не столько размером, сколько самим материалом.
Роль принца досталась сухощавому еврейскому мальчику в очках. Роста он был совсем небольшого и сильно картавил, что придавало языку великого Шекспира некий франко-одесский колорит. Золушка, на голову выше своего возлюбленного, с удовольствием станцевала с ним какой-то неопределенный танец, перекинулась парой фраз на безупречном английском, и тут раздался роковой бой часов.
После двенадцатого удара молотком в медный таз, от чего у половины актеров заложило уши, зрители чуть не превратились в тыкву. Дело в том, что в этом месте, как известно, Золушка должна была потерять туфельку. Но мыльница 40-го размера намертво прилипла к потной ножке главной героини и не хотела сниматься ни в какую. Золушка лихорадочно скакала на одной ноге, но проклятая мыльница не стряхивалась. И тогда, чтобы оставить еврейскому принцу хоть какую-то память о незабываемом маскараде, Настенька (она же Золушка, она же отличница, она же баскетболистка) привычным движением наступила одной ногой на пятку другой, с характерным чпоканьем содрала прилипшую туфельку, после чего еще раз прыгнула и придала неподатливой обуви изрядный импульс. Мокрая стоптанная мыльница, описав дугу грязно-серого цвета, пролетела через всю сцену и рухнула прямо к ногам картавого принца. А Золушка опрометью бросилась в кулисы, довольная своей актерской находчивостью.
Зал уже просто ржал в голос. Учителя вырубались до слез, а довольные старшеклассники, приглашенные на этот незабываемый спектакль, гоготали с задних рядов и вслух комментировали происходящее ломающимися отроческими голосами.
Но спектакль продолжался. На сцене уже появился принц с огромной туфлей в руках и принялся примерять ее четырем девочкам, одна из которых точно должна была стать его избранницей. Когда третья из девчонок провалилась в туфлю чуть ли не по колено, в зале живых почти не осталось. Как и положено, такая обувь могла быть в пору лишь одной-единственной, то есть Золушке. И действительно, 40-й размер был только у нее.
Последних фраз и сцены свадьбы принца с Золушкой в зале никто не слышал. Надо отдать должное детям, они продолжали играть не обращая внимания даже на истерически хохочущий зал. Кое-кому из учителей даже плохо сделалось, а я, сидя в первом ряду, чуть не сорвал голос, но песню все-таки спел. Правда через полчаса, когда все успокоились и уже готовы были слушать что угодно, только бы на сцене никто не снимал обувь.
Смотрите также
Комментарии (0)